Я стиснул челюсти. Надо взять себя в руки. Я ведь все-таки сумел! Сумел выбраться оттуда и сумел добраться сюда! Сумел же! Пока я жив, еще есть надежда... Просто надо пока укрыться, найти укромное место... И не только для меня самого.
Как мне показалось, в правом дальнем углу этой лаборатории, за какими-то громоздкими приборами на «каталках», было вполне укромное место для того, чтобы переждать суматоху. Будем надеяться, что здесь искать не догадаются.
Приняв решение, я немедленно погасил свет и снова прислушался – но уже не к тому, что происходило за пределами помещения. Моим вниманием полностью завладел тот, кого я с такой бережностью нес на руке, стараясь не слишком тревожить даже во время побега и погони.
Он вел себя тихо. Он вообще не издал ни одного звука с того момента, как мои мучители имели неосторожность дать мне его на руки. Наверняка они стремились довести мою волю до полного угнетения, наверняка они уже были уверены, что моя воля и разум угнетены полностью, и никак не ожидали, что я буду столь решителен и дерзок...
- Мишка мой, – нежно прошептал я. – Мишаня... Сынок...
Ему не было и полугода, когда нас схватили. След жены потерялся сразу, а детей, даже новорожденных, по слухам, держали здесь же – в каком-то специальном отделении. Я постоянно думал о нем, моем несмышленыше... О том, что с ним могут сделать эти нелюди. О том, что, быть может, детей они не трогают. Я сходил с ума и снова возвращался в сознание, я впадал в отчаяние и ухитрялся все же не терять веры, я открыто бунтовал и смирялся для виду... Я уже не надеялся на чудо, когда они все-таки принесли его мне. Все равно, какую циничную и жестокую цель они преследовали, но свой шанс я упустить не мог... Попробуйте теперь отобрать у меня моего сына!
Мишка всегда был спокойным младенцем, это у него от матери. Сейчас он дышал так тихонько, что не было слышно даже сопения. Ничего, Мишанька, мы с тобой переждем эту суету и найдем способ выбраться отсюда...
Разные ходят слухи, что здесь делают с людьми. Говорили, что испытывают новые препараты. Говорили, что клонируют. Говорили, что пускают на донорские органы... Я содрогнулся и неосторожно прижал к себе Мишку так, что тот недовольно пискнул.
- Тихо, тихо, тихо... - зашептал я, покачивая его на руке. – Не бойся, я им тебя не отдам... И сам не дамся...
У меня внутри все сжалось, когда я услышал топот кованых подошв по коридорному полу. От ужаса я не мог пошевелиться и даже осознавать, о чем они переговариваются за дверью. Обнаружили они нас? Или просто ищут везде подряд? Я достал из-за пазухи прихваченный где-то по пути скальпель и сжал в кулаке.
С грохотом дверь слетела с петель, и вспыхнул свет. Они светили мне прямо в лицо ослепляющими фонарями, они что-то кричали и о чем-то уговаривали, они то приближались ко мне, то отскакивали, а я закрывал телом Мишку и с нечленораздельным воем отмахивался скальпелем...
Одного из них я сумел достать, и в ту же секунду в моей голове вспыхнуло солнце...
* * *
- Готов, – сказал Постышев и поднялся.
- Он меня поранил, вы же видите! – продолжал бубнить Кургузкин, демонстрируя длинный, но не особенно глубокий порез на предплечье.
- Ты же его убил, козел, ты понимаешь? – взорвался Постышев. – Спецназовец хренов...
- Он же совсем с катушек съехал! – разозлился в ответ Кургузкин. – Я его хотел только напугать и загнать обратно в угол...
- Да уж, загнал, ничего не скажешь, – процедил Плетнев, утирая пот. – Прямо промеж глаз...
- Ну откуда я знал, что он так дернется?! – уже теряя самообладание, заорал Кургузкин. – Думаете, я хотел его убить?! Я случайно! Что вы мне тут, мать вашу! Мне же теперь от дерьма отмываться!
- Какого хрена мы полезли?! – завопил Постышев. – Надо было спецов ждать... А теперь вся наша клиника в полной заднице!
- Клиника уже давно в заднице!..
- Заткнитесь вы оба, – проговорил Плетнев, присаживаясь у убитого. – Это вообще кто?
- Из шестого отделения, – ответил Постышев. – Шизофрения.
- Шизофрения?
- Не помню я точный диагноз, – раздраженно бросил Постышев. – Я же не доктор. Помню, что тяжелый. – Он смачно сплюнул. – Я эт-ту стер-р-рву на куски порву! – злобно прорычал он.
- Это ты о ком? – поднял голову Плетнев.
- Да эта практикантка сердобольная! Принесла ему вот это...
Постышев пнул ногой плюшевую игрушку, валявшуюся рядом на полу. От толчка игрушка перевернулась и издала какой-то утробный писк.
- Это что еще за фигня? – изумленно произнес Плетнев, разглядывая перевернутого плюшевого медвежонка.
- Да эта дура притащила ему... - Постышев выматерился. – Я вам, говорит, мишку принесла, чтобы повеселее было... Вот тут потеха и началась! – Постышев поежился. – Вцепился мертвой хваткой и рванул мимо санитаров... Еще и скальпель где-то раздобыл...
- Так он из буйных был? – осведомился Кургузкин, забинтовывая с помощью зубов и здоровой руки раненное предплечье.
- Вроде нет. – Постышев пожал плечами. – Но случай тяжелый был. Какая-то семейная трагедия. Сын, кажется, умер в младенчестве... Вроде как по его вине.
Кургузкин закончил с перевязкой и глухо пробормотал:
- Ладно, пойду милицию вызывать...
- Да ты не дрейфь, – отрывисто сказал Постышев. – Будем свидетельствовать за несчастный случай.
- Или самооборона, – добавил Плетнев.
Постышев и Кургузкин вышли. Плетнев некоторое время молча всматривался в мертвое лицо лежащего на полу пациента. Лицо убитого было как-то странно и резко перекошено. Перекошенная гримаса боли? Или перекошенная улыбка облегчения? Впрочем, от удара Кургузкина и не так могло перекосить...
- О-хо-хо, грехи наши тяжкие, – вздохнул Плетнев, поднимаясь. – Убежать и спрятаться хотел? Глупые люди... Судьба-то всегда достанет! Хоть и через дурака Кургузкина...
Прежде чем выйти, Плетнев снова присел и аккуратным движением прикрыл мертвому веки.
Опубликовано на Bekasov.ru 21.02.2003
Цинизма у Бекасова достаточно,
ОтветитьУдалитьВы свои произведения хорошо прячете - я читаю их в первый раз.