2005: Шен Бекасов, "Кладбищенское соавторство"

Про детективы Акунина писать незачем, их издают, переиздают, экранизируют. Меня заинтересовала книга иного рода – «Кладбищенские истории» в соавторстве Б. Акунина и Г. Чхартишвили. Этакое соавторство ипостасей одного человека.

Преамбула

«Бекасов – не читатель, Бекасов – писатель.» Так надо мной издевается мой самый близкий друг. Вот и неправда. Когда критика моих произведений достигает некоей предельной массы, я понимаю, что надо сделать паузу и перевоплотиться в заядлого читателя. При этом мне обычно вспоминается фрагмент из Стругацких («Хромая судьба», она же – «Гадкие лебеди»): «Какого черта, вы же писатель! Ну, я понимаю, других вы никого не читаете, но себя-то уж наверняка перелистываете...». Так вот, себя я перелистываю крайне редко, ибо не припомню случая, чтобы я получал удовольствие от собственноручно написанного. Наверное, потому, что вместо сюжета и персонажей перед глазами встают воспоминания о муках творчества (миф о каком-то там вдохновении давно уже развеян), а воскрешение подобных образов суть изощренный мазохизм.

В последнее время отзывы о том, что, например, конвейерный цикл «Банковская тайна» становится все хуже и хуже, приходят все чаще и чаще, в связи с чем я глубоко вздохнул (честно говоря, даже с некоторым облегчением), объявил писательский мораторий и принялся прочесывать книжные интернет-магазины на предмет литературных новинок. Книги я скупаю вот такими спорадическими набегами, так что новинки в моем понимании и в понимании книжного рынка отличаются примерно на полгода-год.

Есть книги, которые я домучиваю до последней страницы, ибо терпеть не могу недочитанных произведений. Есть книги, которые я легко проглатываю, но не факт, что потом о них вообще вспомню. А есть книги, в которые я вчитываюсь, ибо получаю удовольствие от процесса. Это удовольствие обычно сдабривается оттенком зависти («Черт возьми, вот бы и мне написать на таком же уровне!») и одновременно грусти («А вот хрен тебе это удастся!»). Это же самое удовольствие тем не менее стимулирует мое желание пытаться достичь такого же качества писательского мастерства, каковое демонстрирует порадовавший меня автор. Это может касаться сюжета, языка, диалогов, приемов, описаний и т.д. И неважно, что предмет моего восхищения оказывается всего лишь минимальным ремесленным набором для профессиональных писателей. Я восхищаюсь, завидую, цокаю языком, крякаю, перечитываю некоторые места дважды и трижды, а до того, что мою оценку сочтут наивной, мне нет никакого дела. Нравится – и все тут!

Авторов таких книг немного, что, конечно, следует объяснить не тем, что немного писателей пишут лучше Бекасова, а, разумеется, тем, что сам Бекасов не так уж много читает. (Ну хорошо, хорошо, «чукча – не читатель, чукча – писатель», издевайтесь на здоровье...) Среди них никаких экзотических имен нет. Это А.П. Чехов, М.А. Булгаков, братья Стругацкие (затем С. Витицкий), Б. Акунин.

Про «Бессильных мира сего» С. Витицкого я уже писал, по Стругацким еще в юные годы написал «фанфик» (который, правда, вряд ли посмею кому-либо показать), про Чехова с Булгаковым писать не хочется (в свое время я уже мучил учительницу литературы соответствующими школьными сочинениями на полтетради), а вот об Акунине я еще не писал.

«Амбула»

Вышедшие из-под пера Б. Акунина приключения Эраста Фандорина, его потомков, инокини Пелагии – это все мною (и еще многими читателями) прочитано с огромным удовольствием. Почти всем прекрасно известно, что Борис Акунин – это псевдоним Григория Шалвовича Чхартишвили, литературоведа, япониста и вообще культурного человека. Одно только его умение применять разные стили русского языка в том или ином произведении уже достаточно для восхищения, не говоря уже о добротных детективных сюжетах, универсальной легкости изложения, завуалированных в текстах остроумных «приветах» литературным классикам и выверенных диалогах. Сочетание всех этих качеств неизбежно приводит к успеху, угрозой которому может быть лишь пресыщенность читателей.

Про детективы Акунина писать незачем, их издают, переиздают, экранизируют. Меня заинтересовала книга иного рода – «Кладбищенские истории» в соавторстве Б. Акунина и Г. Чхартишвили. Этакое соавторство ипостасей одного человека.

Это явление автор в предисловии-разъяснении объясняет так: «Я писал эту книгу долго, по одному-два кусочка в год... Дорога эта оказалась длиной в целых пять лет... За это время многое изменилось, «и сам, подвластный общему закону, переменился я» – раздвоился на резонера Григория Чхартишвили и массовика-затейника Бориса Акунина, так что книжку дописывали уже вдвоем: первый занимался эссеистическими фрагментами, второй беллетристическими.»

Книга действительно состоит из двух перемежающихся частей – эссе и беллетристика. Само произведение повествует о шести старых кладбищах в Москве, Лондоне, Париже, Иокогаме, Нью-Йорке и Иерусалиме. Именно о старых кладбищах, «островках сгустившегося и застоявшегося времени, где давно уже не хоронят». Действующие кладбища автора не интересовали, ибо «разрытая земля и свежее горе пахнут не вечностью, а смертью», а «этот запах слишком резок, он помешает вам уловить хрупкий аромат другого времени».

Чхартишвили, побывав в качестве туриста, исследователя и тафофила («любителя кладбищ») на Старом Донском, Хайгейтском, Пер-Лашез, Гайдзин-боти, Грин-Вуд и Еврейском кладбище на Масличной Горе, теперь рассказывает о своих впечатлениях и ощущениях, о знаменитых и малоизвестных тамошних мертвецах и размышляет о вечном и суетном. В то же время Акунин, словно внимательно выслушав своего соавтора, вдруг выдумывает художественный сюжет, инспирированный рассказом Чхартишвили и связанный так или иначе с описанным кладбищем. Шесть эссе и шесть новелл.

Познавательность, философичность, наблюдательность, остроумие – вот что отличает «Кладбищенские истории». Совершенно неожиданно узнаешь, на каком кладбище многие известные исторические личности завершили свой бренный путь. С интересом знакомишься с событиями жизни самих этих легендарных кладбищ. Проникаешься новым отношением к языку эпитафий («Надписи и неуклюжие стихи на могилах – чтение увлекательное и совсем не монотонное. Это не что иное, как попытка материализовать и увековечить эмоцию, причем попытка небезуспешная – скорбящих давно уж нет, а их скорбь вот она...»).

В книге выявляется характер описанных кладбищ как мест своеобразного воплощения человеческих чувств и мыслей, а не просто мест захоронения и увековечивания. Кладбища – это города людей, просто живших когда-то. «Мертвецы – наши соседи и сожители. Мы ходим по их костям, пользуемся выстроенными для них домами, разгуливаем под сенью высаженных для них деревьев. Мы и наши мертвые не мешаем друг другу.»

Разумеется, я приобрел «Кладбищенские истории», потому что это Акунин + Чхартишвили. Однако были некоторые опасения относительно того, насколько будет скучен Чхартишвили и в какой степени он ограничит творческие рамки Акунина. Но оказалось, что Чхартишвили своей кладбищенской тематикой будто дал повод Акунину вырваться за рамки привычных миров и поупражняться в «отдельно стоящих» сюжетах. Впрочем, для фанатов серии об Эрасте Фандорине есть в книге сюжет и с его участием – в связи с иокогамским Иностранным кладбищем.

Соавторство эссеиста и беллетриста дает интересный сплав литературного материала. Вроде бы читаешь познавательно-публицистический текст об истории и достопримечательностях старинного кладбища, но он тут же продолжается ярким художественным рассказом в антураже того же самого кладбища, с которым только что познакомился. Благодаря этому, «тафологическое» эссе вдруг приобретает гораздо более живой оттенок и более не воспринимается отстраненно как некая краеведческая статья. Застывшее в созерцательном описании Григория Чхартишвили кладбище у Акунина снимает с себя мутные покровы, мысленное изображение его перестает быть плоским и недвижимым, и усилиями беллетриста в похороненном во времени амфитеатре вновь начинают происходить какие-то действа. А с другой стороны, сюжеты Акунина уже не видятся отвлеченными кладбищенскими сказками, потому что вот только что ты читал про реальное кладбище, про реальных когда-то мертвецов, причем автор буквально недавно был там, изучал тему очень подробно и вот, извольте, даже фотографии прилагаются (в качестве иллюстраций в книге использованы фотографии Г. Чхартишвили, сделанные им в поездках по кладбищам). Когда место действия – не абстракция, а настоящее место (на планете Земля, в такой-то стране, в таком-то городе, по такому-то адресу), о котором тебе только что достаточно подробно рассказали и которое при желании можешь сам посетить, то и само действие уже кажется жизненным фактом, а не плодом воображения писателя.

Конечно, сочетание публицистики и беллетристики не ново в литературе. Сам я, помнится, ругал Виктора Гюго за подробные (чуть ли не на пару глав) описания парижской канализации, через которую сбежали от опасности главные герои его романа «Отверженные». Однако разница с «Кладбищенскими историями» в том, что актуальные для Гюго описания мест действия для нас все равно являются антуражем давно минувших дней, правда и вымысел о которых для нас тесно переплелись и неотличимы друг от друга. Мы тогда не жили, нас в то время там не было, а значит, и реальная история для нас, по большому счету, беллетристика. Что же касается Григория Чхартишвили, то он наш современник. (До такой степени современник, что не далее, как год назад или того меньше, я сидел за соседним с ним столиком в кафе на первом этаже столичного торгово-развлекательного комплекса «Атриум». Я бы даже взял у него автограф, но помешали два обстоятельства: 1) он был, кажется, с семьей, и я постеснялся их беспокоить; 2) для начертания автографа я мог предложить ему лишь салфетки со стола да недочитанную книжку Татьяны Толстой, и оба варианта показались мне неуместными.)

Итак, наш современник Григорий Чхартишвили в последние несколько лет побывал на кладбищах, о которых рассказывает увлекательно, мастерски сочетая философичность и эмоциональность, подбрасывая в костерок интереса всяческие подробности и детали и даже развенчивая устоявшиеся стереотипы. Все, что он рассказал, – это как отчет туриста, подобный тем, какими обмениваются наши путешественники на тематических сайтах в интернете. Не по качеству текста, разумеется, а по доступности проверки подлинности. Возьми и купи себе билет, прогуляйся по этому кладбищу, сделай собственные фотоснимки, опубликуй свой отчет. Поэтому байки Акунина по соседству с эссе Чхартишвили воспринимаются немного иначе – они могут быть вымыслом, а могут и не быть... Кто знает, действительно ли Григорий Шалвович чуть не подвергся нападению вампира на Хайгейтском кладбище? Эссе так плавно перетекает в новеллу, что и не поймешь, чистый ли это вымысел... И только не сдерживаемая автором ирония (и самоирония) придают рассказу Акунина требуемую легкость и отстраненность от пошловатого мистицизма.

Так что после «Кладбищенских историй» приходит на ум совет любому автору, мечтающему, чтобы его исторические, географические, социологические и прочие достаточно узкоспециальные исследования заинтересовали широкий круг читателей: вооружайся беллетристикой! Не знаю, как бы я отнесся к книге одного Г. Чхартишвили о шести кладбищах, но в паре с Акуниным ему удалось возбудить во мне интерес к его условной тафофилии. И даже задуматься о вечном. О том, что узнав о смерти как можно больше, следует попробовать бояться ее как можно меньше...

Жаль, что в случае с «Банковской тайной» нельзя поступить так же с банками, как Чхартишвили/Акунин с кладбищами. Представляете, если бы сюжеты из банковской практики шли в паре с описанием конкретного банка? Нет уж, увольте. Один издательский дом по решению суда уже поплатился за банковское жизнеописание десятью миллионами долларов. У меня таких денег, увы, нет...

Опубликовано на Bekasov.ru 19.02.2005