Глубинка отчаяния (из книги "Благодаря и вопреки")

(Продолжение. См. предыдущие главы: Предисловие; "Я есть"; "Андрэ"; "Даниэль"; "Франция. Жизнь "с нуля". Париж"; "Отец Силлуан"; "Gastronomie"; "Русские во Франции"; "Дом и Родина"; "Всё, что нас не убивает, делает нас сильнее"; "Женский Покровский монастырь"; "Возвращение"; "Россия. Жизнь "с нуля".)

Итак, мы нашли дом, в котором могли поселиться - этакую избушку на курьих ножках. Привели ее в порядок, устроили чудный парк, сделали пруд, дорожки и стали жить-поживать, материал для книги собирать. А вскоре у нас появился Миша – первый воспитанник помимо родных детей. Было это так.
Однажды в начале зимы я увидела в окно деревенского мальчишку лет 12-ти, худенького-худенького, в пальто с рукавами по локоть, из-под которого торчали нищенские лохмотья. Паренек сосредоточено тащил огромный кусок дерева – очевидно непосильную для себя ношу. Я вышла к нему: «Как тебя зовут?» «Миша». «А куда ты это тащишь?» «Отец дров не запас, мы замерзаем. Вот распилим, будем печку топить». Опустив глаза, я ужаснулась чудовищной картине: на ногах мальчика были развалившиеся ботиночки, подвязанные веревочками, из щелей которых выглядывали целлофановые мешочки, оборачивающие ступни для защиты от влаги. Мальчик почти босиком шел по снегу в серьезный холод...
Я попросила паренька зайти познакомиться. Миша же коротко и сурово обозначил наши отношения с самого начала: «Если работа какая есть, я зайду». «Хорошо, заходи», - пригласила я. Поискав посильную для этого гордого ребенка работу, я попросила его посадить деревья: березку, сосенку, и поразилась, до чего ловко и толково он это сделал. Удивившись взрослому практичному подходу, хозяйственной жилке, я прониклась уважительным восхищением этим маленьким мужчиной, непреклонно желающим заработать нужное ему, а не просить и не принимать помощь просто так. За все время нашего знакомства, даже позднее, когда мы значительно сблизились, Миша ни разу не взял у нас денег ни за что, мне всегда приходилось искать работу, за которую я могла бы ему заплатить.

Угостив паренька бутербродом с колбасой, я заметила, как тот прячет бутерброд в карман. «Почему ты берешь бутерброд с собой? У тебя еще кто-то есть?» - догадалась я. «Брат», - коротко ответил Миша. Этим мой новый маленький знакомый покорил меня безвозвратно: голодный ребенок, думающий о другом! Просто невероятно.

Мне захотелось узнать все об этом необычном рано повзрослевшем ребенке, и я принялась расспрашивать о нем и его семье. Выяснилось, что не так давно они с мамой и братом приехали из Узбекистана и живут через дом от нас. Их мама Наташа (городская женщина, не знающая, с какой стороны подойти к корове), устроилась работать на ферму дояркой, за что им выделили служебную жилплощадь – практически не пригодный для жилья дом. Зияющие дыры в полу, сквозные трещины в стенах, заткнутые ветошью, – этот дом требовал мужских рук. А мужчина... Наташа уезжала из Узбекистана не только от межнациональных притеснений, по большей части она бежала от мужа – крайне агрессивного человека со страшной генетической смесью, с ужасным, отвратительным отношением к женщине.

Единожды, дойдя до крайней точки терпения, Наташа просто собрала детей, села в самолет и улетела от ужаса своей жизни. Однако муж разыскал их, и Наташа снова приняла его, чем обрекла себя на еле переносимую жизнь. Этот человек висел на ее шее тяжеленной гирей, не работал, практически ничего не делал по дому, унижал, обижал Наташу и детей, подрывая здоровье жены регулярными зверскими побоями, причиняющими серьезные физические увечья. Он беспробудно пил и забирал все средства, которые Наташе удавалось заработать. Весь этот кромешный ужас происходил на наших глазах, порой мы видели Наташу в таком состоянии, что уже не могли не вмешаться. В моей голове не укладывалось, как вообще можно такое терпеть, но, поразмыслив, я поняла: она терпит, потому что у нее нет выхода, нет средств уехать и скрыться, нет жилья, ей некуда уйти, а еще есть дети...

Эту безысходность, мрак, глухой тупик Наташиной жизни мы и застали. Худенькая, в чем душа держится, потерявшая веру, надежду, интерес к жизни, с потухшими глазами, она была на грани страшных решений, держали только дети.

Никогда, ни до ни после, мне не доводилось встречать человека в таком отчаянном положении... И при всем при этом Наташа сохранила способность улыбаться!..


О мужественное сердце разбиваются все невзгоды.

М. Сервантес

Наташа безропотно несла свой крест. Непривычный тяжелый физический труд доярки на ферме, до которой в любую погоду необходимо идти пешком 3,5 км. Ферма жуткая, запущенная, развалившаяся, коровы там стояли по вымя в навозе, так, что если теленок рождался ночью, он просто захлебывался в этой жиже... Я даже не предполагала, что возможно настолько садистское содержание животных. Набирая материал для книги Андрэ, мы были шокированы и деморализованы масштабом развала колхозного хозяйства. Нищета, повсеместная невыплата зарплат: вместо денег работникам давали зерно, но и того мало, люди буквально балансировали на грани выживания.

Изначально мы планировали остаться в деревне на год, но задержались на два: попросту не смогли бросить этих людей. Чувствуя за всех ответственность, мы считали себя должными что-то изменить к лучшему в том месте, куда занесла нас судьба.

Мы вели благотворительный образ жизни, давали людям денег на масло, на бензин, на ремонт машины. Андрэ был этаким доктором Айболитом, брал во французском посольстве огромное количество лекарств, по видаловским медицинским справочникам мы оказывали людям медицинскую помощь. В те далекие 90-е годы «скорая» в деревню не приезжала никогда, а ехать в больницу людям было не на что и не на чем: многие годами жили без зарплаты, даже «детские» деньги приходили с задержкой. Во время жизни в деревне меня не покидало ощущение военного времени, возникало чувство, что это какое-то гетто для брошенных, забытых на обочине жизни людей, в котором каждый вынужден сам выкарабкиваться как умеет, если умеет. Жители деревни не имели возможности даже реализовать выращенную сельхозпродукцию: до райцентра 27 км, транспорта нет, денег на на транспорт нет, автобус ходит раз в сутки. Заброшенность, пустота и безнадега.

Никогда не забуду однажды увиденный репортаж того времени, в котором женщина - депутат Госдумы с возмущением говорила, что в деревне любой может жить здорово, богато и счастливо, и только ленивый нищенствует. Прожив на тот момент в Меленках больше года, я готова была растерзать эту депутатку. Как мне в тот момент хотелось взять всех депутатов Госдумы и вместе с семьями поселить на год вот в такие дальние деревни, выплачивая им зарплату пусть даже по максимальному для этого региона тарифу, отобрав у них машины и сотовые телефоны. Можно даже обеспечить их животными. Если при всем при этом они воплотят свои пламенные речи в жизнь, да если они элементарно выживут в таких условиях, я первая буду аплодировать им стоя. Совершенно точно после такой акции многое в нашей стране изменилось бы, потому что тогда депутаты на самом деле стали бы ближе к народу, узнали чем и как он живет, поняли, что цветистые речи не кормят, признали бы, что практически ни один из них представления не имеет, о чем говорит! Если бы они выжили в деревне без медицинского обслуживания, без городского обеспечения, когда вместо магазина – автолавка с продуктами сомнительного качества, когда в бездорожье нельзя продать даже то, что ты вырастил, потому что нет денег на транспорт – я уверена, вернувшись, они сделали бы революцию!

Однако той порой в глубинке России с отчаянием боролись лишь люди, не имевшие статуса депутата.

(продолжение >>>)